ТАКЕР Роберт (TUCKER R. р.1918) - известный американский профессор, признанный специалист в области советской истории и политики. Окончил Мичиганский и Гарвардский университеты. Президент Ассоциации славяноведения США. Глава “ревизионистского” направления в американской советике. Среди его учеников такие известные ученые, как Стив Коэн и Александр Рабинович. Роберт Такер - почетный профессор Принстонского университета, США. Является сопредседателем Международной ассоциации политических психологов. Его перу принадлежат такие работы, как “Философия и миф К.Маркса”, ”Марксистская революционная идея”, ”Советское политическое сознание: исследование сталинизма и после сталинских перемен”. Долгие годы эти труды оставались неизвестными для советского читателя, за исключением узкого круга специалистов по зарубежной историографии. Р.Такер автор монографий: ”Политика как лидерство”, ”Сталин. Путь к власти”, ”Советское политическое мышление” (1963 г.), “Сталин как революционер 1897-1929”(1973 г.), “Политическая культура и руководство в Советской России: от Ленина до Горбачева”(1987 г.) и др.

Из автобиографических данных известно, что подготовка его как специалиста по России началась в Москве еще в 40 - 50-е годы. “После изучения курса философии в Гарварде я поступил на службу переводчиком в американское посольство. Помню, любил покупать книги в букинистических магазинах по истории России. Тогда же я познакомился с трудами Ключевского, Милюкова, Плеханова и других русских авторов. Конечно, это не значит, что все советологи приходят в эту науку через Москву, у каждого свой путь в нее. Центры, где работают специалисты по советской экономике и политике, конечно, есть при госдепартаменте, военном ведомстве, ЦРУ и т. д. Но если говорить о самостоятельных центрах, то их гораздо меньше. Они существуют при некоторых университетах и не являются тем, что вы называете научно-исследовательскими институтами. Широко известны три университетских центра. Это Институт перспективных русских исследований имени Кеннана в Вашингтоне, где ежегодно работают приблизительно 15 ученых, которых приглашают либо на год, либо на семестр. Когда-то и у меня был такой семестр там. При этом мы пишем книги и статьи. Каждый должен выступить с докладом о своей работе. На выступление приглашаются все желающие. Бывают на них и сотрудники правительственных учреждений. Гарвардский университет тоже имеет центр по изучению Советского Союза. Кажется, у них каждый год приглашают человек 12 - 15. И третий - Гарримановский институт перспективного изучения Советского Союза при Колумбийском университете. Есть еще Гуверовсий институт войны, революции и мира. Могу назвать центр и при Мичиганском университете. Это ведущие научные учреждения, где изучаются проблемы Советского Союза Однако в них основном заняты преподавательской работой. Можно сказать, что 95% советологов в первую очередь преподаватели. Я решительно не люблю слово “советология”. И пользуюсь им в исключительных случаях. Я предпочитаю слово “русоведение”, хотя имею в виду масштаб всего государства. Слово “советология” ограничивает изучение истории лишь советским периодом, отрывая от нее весь дооктябрьский период. Я настаиваю на другой точке зрения: нужно изучать советский период в рамках более глубокого изучения истории страны. Это для меня довольно серьезный вопрос, и со мной далеко не все русоведы в США согласны.

В 50-е годы М. Фейнсод выпустил книгу “Как управляется Россия”. Она посвящена исключительно советскому периоду. Эта книга представляет собой чистую советологию, так сказать, советологию нашей молодости. Целые поколения наших советологов учились по ней. Когда я вернулся из России домой, я уже знал, что проблемы вашей страны так изучать нельзя. И еще одно воспоминание из моей жизни. Когда я вернулся из России (это было в 1953 г.) и пришел в свой родной Гарвард, там работал профессор Карпович - эмигрант, преподававший русскую историю, и мне студенты сказали, что когда он дошел до конца курса, до периода революции в России, он объявил, что тут русская история и кончилась. Мне захотелось с ним поговорить о моих впечатлениях - ведь я провел в СССР девять лет. Он принял меня очень любезно и слушал целый час. Когда я заговорил о Сталине, о том, что при нем были возрождены многие прежние порядки, я заметил, что он улыбнулся. Я понял: он говорит мне “до свидания”. Для него Россия после революции - уже другая страна, а для меня это не так. По-моему, слишком большой акцент делается на советологии. У нас, в США, очень многие ученые полагают, что если они знают, что произошло после 7 ноября 1917 г., то они уже специалисты. Поясню только на одном примере. Когда началась хрущевская оттепель, я работал в Университете штата Индиана, а потом в Принстонском. Как я должен был преподавать свой предмет в тот период? Книга основателя советологии, о которой я упоминал, не стала для меня необходимым учебным пособием. Тогда многие ученые и прежде всего беженцы из гитлеровской Германии, например Ханна Арендт, пришли к выводу, что в ХХ в. возник новый вид диктатуры - тоталитаризм, не похожий на другие виды диктатуры, которые прежде существовали в истории.

При тоталитаризме главный решающий признак - террор, система террора, суть тоталитаризма именно в терроре. Сталин умер 5 марта, а 12 марта террора уже не было. Мы с женой были здесь, в Москве, перемены почувствовались сразу после похорон. Через 10 дней началась оттепель, а при Хрущеве уже была не только оттепель, но и осуждение сталинского террора. В 1956 г. “Нью-Йорк Таймс” вышла с его докладом на ХХ съезде партии. А я как раз начинаю преподавание русской истории и понимаю, что объяснить все тоталитаристкой моделью в СССР невозможно. Поэтому я в своих ранних работах, которые были собраны в книге “Советское политическое мышление”, касаясь ленинского периода, сталинского периода, хрущевского периода, оставил это определение только применительно к сталинскому периоду 30-х годов. Система тогда действительно была террористической, а после Сталина система иная. Здесь я уже вступил в спор с Зб. Бржезинским, который придерживается взгляда на Советский Союз как на тоталитарное государство. Причем он выделяет два его вида - террористический и не террористический тоталитаризм. Последний он называет также волюнтаристским тоталитаризмом. Значит, что бы ни случилось в Советском Союзе, все равно он будет именовать его тоталитарным государством. Некоторые американские ученые поддерживают это мнение Бржезинского, некоторые стоят на моей стороне. Я стараюсь объяснить раскол в среде нашей так называемой советологии. Кстати, я пригласил Ханну Арендт в Принстон, чтобы она выступила у нас с докладом, потом мы долго беседовали с ней, и она согласилась со мной. В новом издании книги она ограничивает период существования тоталитарного государства только 1953 г., поскольку со смертью Сталина исчезает его главный признак - террор, а значит, и оно само. Но иные советологи, вроде Бржезинского и некоторых других, хотят, чтобы это понятие всегда было наготове. Я же считаю, что все периоды советской истории - ленинский, сталинский, а потом хрущевский и брежневский - были разными”.

В последнее время Роберт Такер специализируется в области психологии политики. Ему всегда важно было понять человеческий аспект таких явлений как лидерство. Что же привело автора к исследованию проблем сталинизма. Ответ на поставленный вопрос пытается разъяснить сам Роберт Такер: ”Так случилось, что в конце 40-х начале 50-х годов я жил в Москве, возглавляя небольшое переводческое бюро, состоявшего в основном из членов американского, английского и канадского посольств. Задачей этого бюро были переводы на английский язык материалов из советской периодики, откуда я, как редактор, отбирал наиболее важные на мой взгляд статьи и заметки. Все это тут же переводилось, проверялось мной, отпечатывалось и рассылалось вышеупомянутым трем посольствам и посольствам - подписчикам. Бюро находилось в Кропоткинском переулке. Именно в эти, такие теперь далекие годы у меня появилась мысль о том, чтобы написать книгу о Сталине. Здесь я должен объяснить читателю, почему я так много лет провел в Москве. В 1946 году я женился на москвичке, студентке Московского полиграфического института Евгении Пестрецовой. В следующем, 1947 году вышел краткий указ, запрещающий браки между советскими гражданами и иностранцами, хотя этот закон и не имел обратной силы, виз оставшимся немногочисленным женам иностранцев, все еще проживающим в Москве, не выдавали. Вскоре после смерти Сталина моя жена получила выездную визу и мы уехали в США. Я закончил свою докторскую диссертацию в Гарвардском университете штата Индиана. Затем в 1962 году я перешел в Принстонский университет, где нахожусь и теперь и где преподает русский язык моя жена.

Работая в 40-е годы редактором переводческого бюро (будучи американским дипломатом), я все время читал в газетах о самом главном человеке в стране, Генералиссимусе И.В.Сталине. Его идеализированный портрет очень часто появлялся на первой полосе советских газет, о нем печатались восторженные статьи. Культ личности Сталина достиг апогея, особенно во время празднования его семидесятилетия в декабре 1949 года. Я много размышлял об этом культе, но долго не мог понять его причин, пока мне в руки не попало одно очень интересное и важное исследование. В 1950 году в США вышла в свет новая книга известного психолога Карен Хорни “Невроз и человеческое развитие”. Книга была захватывающей. В ней говорилось, что у некоторых людей может происходить с детства отождествление себя с идеальным представлением о себе (“я” - идеальным). Это можно рассматривать как защитный психологический механизм, позволяющий снять тревогу и напряжение, вызванные неблагоприятными жизненными обстоятельствами. В этом случае развивается привычка к восприятию самого себя таким, каким хотелось бы быть, т.е. героем или гением, а не таким, каким ты есть на самом деле. Из-за того, что такой человек, как бы он не старался, не может полностью удовлетворить свои представления о себе как о безупречной, гениальной личности, он начинает неизбежно ненавидеть то в своем “я”, что не соответствует его представлению об идеале. В результате, человек внутренне раздваивается на идеальную и ненавистную ему в самом себе личность. Но он подавляет в себе сознание этой, враждебной ему личности и проецирует это чувство ненависти на людей извне, на внешних врагов. Поэтому такой человек стремясь чувствовать себя идеальным, неизбежно испытывает ненависть к разным людям и особенно к тем, которые не признают его геройства или гениальности.

После повторного чтения психологической книги Хорни, я однажды задал себе вопрос: не является ли Сталин примером именно такого типа человека? Может быть на официальный культ его личности проецируется внутренний культ его собственного, идеального “я”? Может быть, свою диктаторскую власть он употребляет, чтобы все средства информации служили его внутренним психологическим нуждам, не говоря уже о его политических нуждах. Если все это так - а я решил, что все это именно так, - каждая статья о нем, как и многие другие статьи в советской прессе, является для меня как исследователя личности Сталина “документом”. Надо сказать, что в то время у нас на Западе не было принято предавать серьезного значения культу личности Сталина. Моя гипотеза не нашла поддержки у тех, с кем я говорил об этом. Однако я не имел прямых доказательств того, что Сталин действительно нуждался в культе. Но, к счастью, с появлением на Западе в 1956 году текста доклада Н.С.Хрущева на закрытом заседании XX съезда, я наконец, получил большое количество авторитетных свидетельств того, что официальный внешний культ в самом деле отражал внутренние потребности Сталина, а не только его политические цели. Все это открывало путь для начала моей биографической работы о нем во второй половине 60-х годов”.

Работая над биографией Сталина, Роберт Такер, по его словам, настолько вжился в этот образ, что казалось, начал понимать cкрытые мотивы его поступков. И пришел в ужас от его способностей обманывать не только отдельных людей, но и целые социальные группы, создавать у будущих своих жертв чувство безопасности, не испытывать ничего кроме абсолютного безразличия при виде их страданий. Его книги о Сталине - это не традиционная биография, а попытка выявить связь между историей и личностью. Предмет исследований Роберта Такера - это политической рождение Сталина как большевика: от Кобы и Джугашвили к И.В.Сталину. Именно здесь истоки его политической карьеры. Особенности его личности - отнюдь не мелочи. Ведь и Ленин считал, что такая мелочь, как личность Сталина, может стать решающей в политической борьбе. Книгу Хорни Роберт Такер перечитывал много раз. Карен Хорни считала, что ребенок, в семье которого сложились неблагоприятные условия для развития чувствует глубокий внутренний дискомфорт, тревожность, которую она назвала “базовой тревожностью”. Такой ребенок склонен формировать идеальный образ о себе, который служит в качестве источника внутренней безопасности. “Ребенок может взять как идеальный образец великого воина или святого, в зависимости от склонностей. В течение всей жизни, если условия не изменяются к лучшему, от отождествляет себя с этим образом”.

В 1987 году вышла книга Роберта Такера “Политическая культура и лидерство в Советской России. От Ленина до Горбачева”. Динамика политической жизни в нашей стране позволяет считать ее в каких-то выводах несколько устаревшей. Главным для любого общественного движения Р.Такер считает определение (диагноз) ситуации. В этом проявляется лидерство, как способность той или иной личности дать определение ситуации с точки зрения своей позиции или своего предполагаемого действия. Такер разделяет деятельность лидерства на три “сцепляющиеся” фазы функции. Первая - это диагностическая функция: лидеры определяют ситуацию, ставят ей “диагноз”; вторая - предписывающая: они предписывают политику; третья - мобилизующая: лидеры должны добиться поддержки группой данного ими определения ее положения и предписанного плана действий. Такер считает, что с точки зрения лидерства изучения общественно-политических движений и их динамики есть составная часть исследования самого политического процесса. Такер обращает внимание на роль лидерства при зарождении общественных движений. Он критикует тех социологов, которые утверждают, что социальное движение начинается тогда, когда большое число людей собирается вместе, чтобы изменить или вытеснить существующую культуру или общественный порядок. Такой подход не выявляет динамику вовлечения людей в формирование общественных движений.

Среди факторов, определяющих успех или провал лидерства в по привлечении достаточной поддержки для начала движения, Такер выделяет следующие: степень озабоченности политической общности теми обстоятельствами, о которых идет речь; неопровержимость диагноза ситуации и предлагаемого плана действий; степень причастности лидерства к установленной власти; наличие или отсутствия в обществе свободы слова, печати и т.д. Такер разделяет все общественно-политические движения на две широкие категории: движения в целях реформ и движения в целях революции. Лидеры реформ часто появлялись в качестве глав государств или в других конституированных ролях лидерства, которые предоставляют лидерам возможности для осуществления реформ без возбуждения политических движений. Мотивами реформаторского лидерства могут быть нравственное убеждение, силовое побуждение или поиск славы. Проводя дальнейший анализ реформаторского лидерства, Такер приходит к, казалось бы, парадоксальному выводу: “Истинные революционеры почти всегда опасаются реформаторов как тех, кто, кроме всего, есть консервативный враг революционного дела”. Революционное же лидерство видит и определяет ситуацию как настолько непоправимо неправильную, что признает лишь одно возможное решение - фундаментальное переустройство общества, т.е. самого “поддерживающего мифа”. Главной задачей революционного лидера, является разрушение идеологической власти “поддерживающего мифа” над умами людей. Так же как и реформаторы, революционные лидеры обладают предвидением, которые видят будущее общество в условиях реализованного “поддерживающего мифа”. В рассмотренной части книги Такер изложил свое видение феномена политического лидерства в контексте политической культуры общества. В дальнейшем автор применяет эту концепцию при анализе деятельности советских лидеров “от Ленина до Горбачева”.

Tucker R. Stalin in Power: The Revolution from Above, 1928-1941. - N.Y., 1990; Political Culture and Leadership in Soviet Russia. From Lenin to Gorbachev. Brighton: Wheatsheaf books, 1987.

ТЕМПЕСТ Ричард (TEMPEST R. р.1956) - англо-американский славист. Получил звание бакалавра (1977) и защитил докторскую диссертацию по П.Я.Чаадаеву (1981) в Оксфордском университете; с 1982 года работает в Иллинойском университете (Урбана-Шампейн, США). Автор книги “Русские грезы” (Лондон, 1987) и около 50 работ по истории русской литературе и философии XIX века; редактор литературно-архивного отдела журнала “Символ” (Париж). В российской периодике Темпест опубликовал письма Чаадаева - Жихаревым (Звезда. - 1993. - N 3) и статью “Герой как свидетель. Мифопоэтика А.Солженицына” (Звезда. - 1993. - N 10). Живет в США.

ТОМПКИНС Стюарт Рамсей (TOMPKINS Stuart Ramsey) - первый канадский историк России, профессор Университета Оклахомы (США), личность яркая, незаурядный характер, человек необычный, странной судьбы, оказавшийся навеки связанным с судьбой России, с ее историей. Автор шести книг: “Россия сквозь века: от скифского времени до Советов” (1940), “Москва и Запад” (1953), “Русское сознание: от Петра Великого через эпоху Просвещения” (1953), “Загадка коммунизма: вопрос для ответа” (1955), “Русская интеллигенция: создатели революционного государства” (1958), “Триумф большевизма: революция или реакция” (1967). В своих работах он стремился не судить, а проникнуть в дух эпохи российской революции, понять всю ее трагическую противоречивость, которая не выскочила внезапно в нашей истории, как чертик из табакерки в 1917 году, а коренилась во всем строе жизни. В отличие от многих других историков Запада С.Р.Томпкинс не только хорошо понял это, но и органически пропустил это понимание через свое творчество, хотя, конечно, и не избежал отдельных клише и стереотипов, на которых долгие годы строилась, увы, не только советская, но и вся западная русистика. Первый анализ опыта российских событий запечатлен в серии глубоких по своему историзму “писем из Сибири” - уникальном документе эпохи тех лет, опубликованном в Канаде в 1989 году. В них он рассматривает русскую революцию, как “наиболее потрясающий спектакль всех времен, колоссальную трагедия, в которой великий народ сам обрек себя на разрушение. Все это имеет свои корни в славянском характере, и все мы ощущаем к ним огромное сострадание”. В своей книге по истории промышленного освоения Аляски он посвящает целую часть появлению там русских и их усилиям по освоению края (эта книга вышла в свет в 1946 г.). За время работы в архивах и библиотеках Стэнфорда, тогда уже становящегося одним из центров по изучению России, определяется тема его будущей докторской работы: “Граф Витте как министр финансов России, 1892 - 1903 гг.”

В то время Томпкинс столкнулся с абсолютным безразличием к истории России как части европейской и мировой цивилизации. Это был конец 20-х - начало 30-х годов. На Западе история России практически находила отражение лишь в работах эмигрировавших за рубеж русских - историков-профессионалов, философов, общественных деятелей. Из числа ученых Запада этой областью науки занимались лишь единицы. Он оказался первым канадским ученым, обратившимся к изучению истории нашего Отечества. С горечью говорил он в одной из своих публичных лекций в Университете Альберты в 1955 г., что ко времени революции 1917г. западный мир, и канадцы в том числе, проявляли полное невежество в отношении России и русских, что в 1919г. союзники оставили Владивосток таким же невежественным в этом смысле, как и перед оккупацией части российских территорий.

В 1937 году Томпкинс в течение месяца плодотворно работал в архивах Москвы и Ленинграда, побывав в России прежде в 1918 г. в составе канадского экспедиционного корпуса. Люди, оказавшие в СССР содействие американскому ученому, были репрессированы. В 1940 году Томпкинс выпускает в свет свою первую солидную монографию о России - “Россия сквозь века: от скифского времени до Советов”, получившую широкий отклик в прессе. “World Affairs Quarterly” рекомендует ее, как “очень хорошую книгу”, “New York Times” видит в ней “единственную попытку человека, рожденного в Америке, представить связную историю Русского государства”. Некоторые рецензенты упрекнули автора в старомодности подхода. Нежелание Томпкинса идти в русле складывающегося тогда стереотипа восприятия России на Западе и формирующейся в США советологии и русистики в традициях Гарвардского и Колумбийского университетов и послужили основой для упреков в старомодности и в отсутствии обобщающих подходов. Ученому, видимо, не могли простить, особенно рецензенты из русского эмигрантского окружения, что основной мыслью книги стала обобщающая идея о том, что многое из происходящего в СССР проистекает не столько из реализации коммунистических постулатов, сколько из самой истории страны, из особенностей России периода царизма, из специфики русского национального характера.

В 1950 г. - действующий преподаватель с почти двадцатилетним стажем, с докторским дипломом в кармане - Томпкинс был избран своими коллегами профессором. В 1953 г. он закончил первый том цикла истории российского менталитета - “Русское сознание: от Петра Великого через эпоху Просвещения”, главной особенностью которого является пронизывающая идея континуитета царской и советской России. Через пять лет выходит второй том трилогии - “Русская интеллигенция: создатели революционного государства”. Пусть с запозданием, но к нему, наконец, пришло признание. Он становится одним из метров североамериканской русистики, хотя по-прежнему является одиночкой, идущим своим путем, весьма отличным о направления и Стэнфорда, и Гарварда, и Колумбийского университетов. В 1967 г. в возрасте восьмидесяти одного года С.Р.Томпкинс выпускает завершающий том серии - “Триумф большевизма: революция или реакция?” - своеобразную интеллектуальную историю русского марксизма, которую доводит до 1917 года. И снова нападки рецензентов, обвинения в старомодности подходов; тогда на Западе “ревизионисты”, сторонники так называемой “социальной истории”, лишь приступали к своим, впоследствии знаменитым, разработкам.

В конце жизни С.Р.Томпкинс стал пацифистом, настаивал на поисках международных средств, которые могли бы предотвратить будущие военные конфликты. На девятом десятке он завершил еще одну монографию - “Секретная война”, посвященную выяснению изначальных попыток развязать первую мировую войну. Эта книга появилась в свет уже после смерти автора. Эдна Томпкинс, жена и верный друг всей жизни, во многом благодаря которой он смог посвятить себя полностью научным изысканиям, в 1989 оставила свое недвижимое имущество, оцениваемое в сумму около пятисот тысяч долларов, Университету Алабамы в Эдмонтоне в качестве Фонда Стюарта Рамсея Томпкинса, средства которого расходуются исключительно на развитие научных обменов с СССР, приглашение специалистов по советской истории в Университет Алабамы для преподавания, чтение публичных лекций, организацию консультаций. Этот фонд начал осуществлять свою деятельность с 1991 года.

Tompkins S.R. Russia through the Ages: from Scythians to the Soviet. N.Y., 1940; Moscow and the West. Typescript, 1953; The Russian Mind, from Peter the Great through the Enlightenment. Norman, 1953; The Riddle to Communism: The quest for an answer. Typescript; Edmonton, 1955; The Russian Intelligentsia: Makers of the Revolution State. Norman, 1958; The Triumth of Bolshevism: Revolution or Reaction. Norman, 1967.

ТЭЛБОТ Строуб (TALBOT S.) - журналист, один из самых заметных авторов журнала “Тайм”, помошник госсекретаря в администрации Б.Клинтона. Занимает ключевой пост в сфере отношений с Россией. В свое время он организовал вывоз из СССР мемуаров Хрущева, он их отредактировал и издал. По мнению У.Лакера, “если кто-нибудь не сочтет за труд перечитать сейчас все книги и статьи Тэлбота о Советском Союзе, написанные в 80-е годы, он придет к выводу, что автор чаще ошибался, чем попадал в точку”.

Начало Страницы

Coдержание

Алфавитный Указатель